Сергей Кулешов, ВГИК
«Рядом». Реж. Тамара ДондурейВойдя в турбулентность, как в коллективную, так и в персональную, человек осознаёт, что лучше уметь не строить, но разрушать. Срезать стропы, надеясь обрести себя в свободном падении; дробить фундамент, набрасывая в уме контуры будущего жилища. Сепарация от родителей тут пример хрестоматийный, благо сталкиваются с ней все: повезло, если кончится только рутинной сменой жилплощади, чаще же случаются скандалы и хлопанье дверьми. Когда пыль уляжется, станет ясно, что где-то за бунтом и отрицанием все это время маячило желание обрести самость. «Отстроиться».
Кира (Екатерина Ермишина) не успела толком порвать с прошлым, но уже вовсю уповает на будущее. Даже профессию выбрала под стать: трудится проектировщиком, ищет архитектурные решения для эко-Москвы. Встречается с Иваном (Илья Маланин), променявшим карьеру в том же бюро на дрессировку собак-поводырей и помощь слепым людям. Внешнее благополучие пары, правда, становится фасадом для «холодных» страстей: девушка узнает о своей беременности и намеревается сделать аборт, однако ее меланхоличный партнер выражает молчаливый протест. Кира, которой не удалось порвать цепи недопонимания с вольнолюбивой матерью (Ингеборга Дапкунайте), оказывается у разбитого корыта, когда у Ивана внезапно останавливается сердце во время очередной пробежки с собакой. Стоит ли возвращаться в материнскую обитель, где и родительница, и сестра (Марина Маныч) отравляют существование, с оставшимся от бойфренда псом и зреющей где-то внутри маленькой жизнью?
Благополучие миллениала требует, как известно, психотерапевта
Дебютировавшая с игровым полным метром Тамара Дондурей — отнюдь не новичок в киноиндустрии. Как документалист, она посвятила годы жизни пристальному вглядыванию в чужие судьбы. Погружаясь в них без остатка, как в картине «21 день» (2014), посвященной будням обживших хоспис стариков, или рифмуя их с материей времени, вплетая их в поэтическое пространство города, как в «Новой Москве» (2018). В центре внимания режиссера — воспоминания, их тепловые следы и аберрации, их способность стать координатными сетками на контурных картах человеческих жизней. Автор не проходит мимо «слепых пятен»: в «Новой Москве» Дондурей встречает таксиста, который из раза в раз ездит за город и входит в поворот, некогда не одоленный и ставший причиной ДТП. «Меня уже 30 лет мучает вопрос: что же я сделал неправильно?» — обращается к камере поигрывающий желваками мужчина.
Кира ходит среди руин прошлой жизни, не в силах спроектировать новую
У главной героини «Рядом» нет этих трех десятков лет. Благополучие миллениала — принадлежность к креативному классу, квартира в центре столицы, карьерные перспективы — требует, как известно, психотерапевта. Кире даже воздуха не хватает в кабинете мягкого, но напористого специалиста с лицом Татьяны Друбич. Мать ведь не только из плоти и крови, а еще и из детских обид, из юношеской боли. Не только из похвалы и поддержки, но и из отсутствия оных. Значит, бойкот впору объявлять сразу всему, что прячется за этим словом, даже тому, что делало его первым. Значит и архитектуре, которую родительница преподаёт студентам, а Кира избирает в качестве единственного ориентира? Значит и поэтапному успеху, который, одновременно, и отдалит, и сблизит с матерью? Что же тогда делать, если роковая правда Ивана, предпочитавшего стабильности каршеринг и съемные квартиры, вдруг взяла и восторжествовала?
Сонм вопросов рождает лоскутность сюжета: Дондурей и Антон Яруш выстраивают историю из каскада антитез, встающих перед Кирой в полный рост после смерти Ивана. Вчера она презентовала свой проект в бюро, в окружении коллег; сегодня — приходит на работу в одежде погибшего парня с собакой на поводке. Только что мариновала бойфренда за его желание помочь всем и вся; тут же сама помогает набравшему ее по видеосвязи слепому отыскать на полу пуговицу. Наконец, сперва в тихой злобе игнорирует мать, а затем прижимается к ее коленям, не пуская ту на работу. Кира ходит среди руин прошлой жизни, не в силах спроектировать новую: эпизоды складываются в вереницу из тех голосовых сообщений, которые обычно отправляются друзьям, чтобы поделиться произошедшим за день. Таких, которые Кира шлет занятому Ивану. Которые, по итогу, уже некому адресовать.
Юрий Кунгуров, ВГИК
«Большие змеи Улли-Кале». Реж. Алексей ФедорченкоАлексей Федорченко сообщает об обнаружении на Урале утерянных пленок и отправляется на ТВ рассказать о находке. Быстро становится понятно, что нас вовлекли в мистификацию, в то, что принято называть «мокьюментари», фейк-документалистикой (Федорченко, правда, предпочитает придуманный им термин «доксказка»). И мистификация эта уморительная.
Фильм состоит не только из «документальных» эпизодов, но и из девяти новелл, взятых из будто бы существующего дореволюционного фильма: каждая часть, от «Страны Удода» до «Козломобиля», приписана какому-либо режиссеру, но очевидно, что сам «альманах» есть плод фантазии создателей «Змей». Но насколько это все в шутку?
Избегая дидактики, все истории так или иначе говорят о важном и страшном, проговаривают с трагикомической интонацией непроговоренное и наболевшее.
И в другой год эта тема звучала бы остро, как и размышления о колониальной политике вообще
Фильм посвящен теме отношений России и Кавказа. И в другой год эта тема звучала бы остро, как и размышления о колониальной политике вообще, но в 2022-м картина смотрится особенно, и по-особенному страшно. Подлинное, выстраданное тасовано в «Больших змеях» с домыслами и анекдотами. Мы каждый раз сомневаемся — неужели так, неужели взаправду, да быть не может. Увидев, как изображены Пушкин и Гоголь, можно подумать — непохожи намеренно, как не был похож на себя Эйзенштейн в «Болгарии»… Но нет, намеренное запутывание зрителя нужно для того, чтобы он на себе ощутил трагическую абсурдность нашей истории и нашего к ней отношения.
Федорченко изучает этих змей, но не покоряет — иначе, как напоминает финальная сцена, эти змеи покорят тебя
Другая сторона картины открывается в сцене диалога Федорченко с Николаем Колядой в фойе «Коляда-Театра». В титрах театральный режиссер и драматург назван «гоголеведом». И ведь не то чтобы неправда! А как иначе, если не специалистом по Гоголю, назвать постановщика самобытных спектаклей по «Ревизору», «Сорочинской ярмарке», «Женитьбе», «Тарасе Бульбе» и другим произведениям классика. Федорченко и Коляда ведут разговор о традиции изображения Гоголя в черной одежде — мы привыкли видеть его таким, устоялась иконография образа, и когда видим его на экране иным, то это кажется несоответствием. Вот только несовпадение происходит не с подлинным Гоголем, а с культурным штампом, с Гоголем из нашей головы. Так же и фильм не совпадает с клише, как принято показывать чужую культуру, поэтому долго не укладывается в голове.
Исполинским размерам змей в Улли-Кале подобно величие любой национальной культуры, а кавказской — в особенности. Величественное, грандиозное тут видится во всем, будь то природа, нравы, искусство, в том числе искусство мести, описанное в новелле «Кровная месть». Федорченко изучает этих змей, но не покоряет — иначе, как напоминает финальная сцена, эти змеи покорят тебя.
Вера Толстая, ГИТИС
«Айта». Реж. Степан БурнашевСледователя Николая Сирдитова вызывают среди ночи и кромешного ливня на службу. Произошло ЧП. Школьница Айта находится в тяжелом состоянии — попытка суицида через повешение. Громкое дело для маленького поселения. Мама Айты винит в случившемся себя и отдает следователю предсмертную записку: «Афоня, я тебя ненавижу!»
Афоня — коллега Сирдитова, который до этого виделся обычным второстепенным персонажем — весельчаком, обязанным по законам жанра разбавлять гнетущую атмосферу шуточками. Но не в этом фильме. Благодаря игре Андрея Фомина в этой роли сомнения закрадутся и у зрителя. Убедителен разгневанный отец девочки Айаал в исполнении Георгия Бессонова. Он готов самостоятельно покарать того, кто причинил столько боли его обожаемой Айте, и не скрывает этого от полицейских. Хотя он действует против главного героя, мы не можем назвать его антагонистом в этой истории. Он очевидно не «злодей», как и все, кого мы видим на экране. По-своему правы все.
Здесь нет противостояния человека и системы, которое обычно используется в историях о несправедливом обвинении
В итоге, зритель разделяет чувства Сирдитова: с одной стороны, обвиняется его коллега, даже друг, за которым никогда подобного не водилось, но, с другой стороны, чем больше Николай вникает в ситуацию, тем больше в него закрадывается сомнений. Следователь находится в тяжелом положении, он сражается не столько с внешними факторами, сколько с самим собой.
Здесь нет противостояния человека и системы, которое обычно используется в историях о несправедливом обвинении, здесь взят конфликт страшнее — человек против человека. Фильм заостряет простые, но от того требующие особой чуткости в передаче идеи о хрупкости человеческой жизни, о противостоянии толпе, о поиске зерна правды среди морока лжи. В короткий срок поменялась жизнь не только Афанасия, но и всех тех, кто так или иначе был замешан в этом деле. И даже по глазам героев мы видим, насколько дорого им обошлись эти два дня, которые они вряд ли смогут забыть.
Источник: https://seance.ru/articles/zimniy-2022/